Аннотация: Статья посвящена вопросу оценки общества и власти отечественными историками. В качестве предмета исследования выступают источники личного происхождения, принадлежащие отечественным историкам конца XIX – начала XX вв. Показана специфика мемуарного комплекса историков, в отличие от других источников личного происхождения.

Annotation:  The article is devoted to the evaluation of society and government by national historians. Subject of research is the sources of personal origin, belonging to national historian the late XIX - early XX centuries. Specifics of a memoirs complex of historians, unlike other sources of a personal origin are shown.

Проблема «общества и власти» в современной науке приобретает особую общественно-политическую значимость. Все многообразие истории нашего государства постигается через познание и осмысление сущности этих двух действующих сил исторического процесса [8]. Характер их взаимоотношений, влияний на развитие отечественной истории отражены в работах, как современных исследователей, так и выдающихся историков XIX века.

В настоящей статье предпринята попытка проанализировать оценки историков к. XIX – н. XX вв. тех политических процессов, свидетелями которых они были.

Время конца XIX – начала XX веков вошло в российскую и мировую историю как время социальных катаклизмов. В результате победы Февральской революции была свергнута дискредитировавшая себя монархия, но образовавшийся после падения самодержавия вакуум власти привел к резкому расширению самых разнообразных форм политической борьбы, колоссальному усилению роли и значения всех политических и общественных организаций самой различной направленности. Под громкие лозунги революционной агитации, в условиях настоящей эйфории, охватившей все российское общество, шел глубокий раскол этого общества, ставший проявлением длительного общенационального кризиса, а впереди – октябрьский переворот и Гражданская война.

Ситуация современной действительности не могла не волновать думающие умы России и естественным образом нашла отражение в дневниках и воспоминаниях отечественных историков, ставших свидетелями и участниками этих событий. Все авторы выразили в текстах свои политические убеждения и гражданскую позицию. Это позволяет сгруппировать исследуемые материалы по политическим предпочтениям их авторов условно на сторонников монархии, либерально настроенных и марксистов, сочувствующих большевикам. Сравнительный анализ взглядов историков, показывает, чем они были обусловлены. Становится понятным факт зависимости оценок и характеристик событий, данных в текстах от политических предубеждений авторов.

На основе метода контент-анализа выделены основные проблемы социально-политического развития России на рубеже веков, которые наиболее часто упоминаются в дневниках и воспоминаниях историков к.XIX –н. XX вв. Это характеристики, оценки интеллигенции, народа и их роли в революции; оценка деятельности политических партий; революции 1905 – 1907 годов, Февраля и Октября 1917 года, первой мировой и Гражданской войн; внешней политики рубежа XIX - XX веков; работы Государственной думы и Учредительного собрания; отношения к церкви и культурная жизнь того времени. Учитывая специфику источников личного происхождения, следует отметить, что оценка современной действительности историками на страницах своих дневников и воспоминаний не исчерпывается отражением социально-экономической и политической ситуации, но огромный интерес представляют собственные настроения и отражение общественных умонастроений.

Так 80- е годы XIX столетия отразились в воспоминаниях П.Н. Милюкова как «унылая картина победившей реакции»[9]. Показательна реакция историка А.А. Кизеветтера на происходящее и восприятие им общественных настроений в период «царства сплошной немоты». Когда министр народного просвещения Делянов издал циркуляр об организации приема в гимназии и прогимназии детей малообеспеченных родителей, тогда, по словам А.А. Кизеветтера «вся якобы немая как рыба Россия 80-х годов заголосила благим матом… все и каждый приняли его как самое грубое оскорбление» [6].

Голод 1891 года вся интеллигенция восприняла как общенациональную катастрофу. Эти события и их влияние на изменения общественных настроений отразились в мемуарных записях историков П.Н. Милюкова, А.А. Корнилова [7], А.А. Кизеветтер. П.Н. Милюков отметил, что «1891 год стал переломным в смысле общественных настроений. Голод в Поволжье… заставил встрепенуться все общество» [9, С.180]. А.А. Кизеветтер еще резче обозначает это событие как некий ключевой этап в развитии общественного сознания, когда реакция общества на действия и решения власти становилась незамедлительной [6, C.139-140]. А.А. Кизеветтер, размышляя на страницах воспоминаний о причинах голода 1891 года, совершенно определенно замечает, что ответ нужно искать уже не в природно-климатических условиях, а социально-политической обстановке. Передавая атмосферу общественных настроений того времени, историк отмечает, что главными вопросами, которые «витали тогда перед общественным сознанием», были вопросы определения «основной болезни русского государственного механизма» и способы ее лечения [6, C.139].

В воспоминаниях А.А. Кизеветтера, А.А. Корнилова П.Н. Милюкова затрагивался вопрос взаимоотношений власти и общества в 1880 – х годах на примере работы земств, городского самоуправления. Историки отмечали, что правительство в эти годы «стремилось сжать в тески легальную оппозицию» [6, C.26]. В качестве одного из примеров такого отношения власти к общественным инициативам приводится факт закрытия Комитетов грамотности, который произвел удручающее впечатление и вызвал сильное раздражение в общественных кругах.

После смерти 20 октября 1894 года Александра III «тяжелая плита, наложенная им на общественную жизнь и культуру, казалась должна сдвинуться». Русское общество, по словам П.Н. Милюкова, привыкло ждать облегчения от вступления на престол нового императора, однако, как отметил историк в своих записях «приподнятое … переменой царствования настроение было не продолжительно» [9].

Авторы на страницах воспоминаний отражают общественный резонанс, вызванный речью Николая II при вступлении на престол. Причем у А.А. Кизеветтера была дана не просто констатация факта, присутствующая у П.Н. Милюкова, но и передано общественное настроение по поводу дальнейшего развития страны. Речь Николая II рассеяла иллюзии о возможности политического обновления мирным путем, по инициативе «сверху» [6, C.154].

Монархист по убеждениям, М.М. Богословский довольно скептически оценивает современные ему социально-политические события. Причем это относится как к современной аналитике, так и к прогнозам на будущее. Интересно, что, вполне осознавая свою профессиональную необходимость оставаться более или менее беспристрастным, М.М. Богословский, как гражданин и патриот не может скрывать своего отношения к русской действительности, которая в период между двумя революциями 1917 г. характеризуется им как «дряблая, гнилая, пораженная неврастенией» (25 октября 1917 г.), а Россия названа «разваливающейся» [1, Л. 361].  Для создания наиболее впечатляющего «рисунка» действительности М.М. Богословский прибегает к описанию в дневниках быта, «повседневности». 3 июня 1917г. он писал:  «Мы все еще сидим в городе, ожидая обещанных дров… Улицы в такой грязи, которой, я думаю, они еще никогда не видели, потому что дворники бастуют, и их не метут» [1, Л. 279-279 об]. В размышлениях М.М. Богословского о власти красной нитью проходит разочарование в произошедшем, граничащее с бессилием и беспомощностью. Говоря о проходившем в августе 1917 г. Государственном совещании, М.М. Богословский с неподдельным сожалением негодует: «… все взывают к власти сильной, непартийной, неответственной перед партиями и независимой от них, одинаковой и равной для всех партий – а что же это такая за власть, как не монархия?» [1, Л. 315-315 об.].

М.М. Богословского не приемлет представительную демократию и называет ее последователей «шайкой», сравнивает их с самыми негативными, по его мнению, аналогами Французской революции, уничижительно перечисляет их фамилии («разные Либеры, Даны, Гоцы и прочая парша» [1, Л. 229-230].

М.М. Богословский отмечает особую (притом негативную) роль российской интеллигенции в разворачивающихся событиях, которая «не знала ни веры в Бога, ни патриотизма». Присущие, по мнению М.М. Богословского, ей атеизм и космополитизм явились одной из причин краха ее «надежд и чаяний» на «исправление» России. В результате интеллигенция подвергается жесткой критике как «дряблый, бессильный сброд», «который разлетается от разыгравшейся бури» [1,Л.230].

Помимо чисто политических оценок, во многом основанных на личном идеологическом, образовательном и религиозном уровне неприятия революционных перемен, в дневниковых записях М.М. Богословского присутствуют свидетельства «перемен» и социально-бытового характера. 16 августа он делает запись о безработице, о том, что «встали» несколько крупных фабрик, растет количество безработных [1,Л.315].

Безусловно, надо признать, что дневник М. М. Богословского является ценным историческим источником для изучения  российской действительности начала ХХ в. В нем проявляются мельчайшие и специфические по своему восприятию детали, которые позволят пристальному взгляду исследователя уловить «картину эпохи» и дополнить ее новыми штрихами.

Наиболее отчетливо и прямо цель создания дневника выражена у Ю. В. Готье. Июльские события 1917 года потрясли его настолько, что он, оценивая произошедшее как «Конец России», решил документально это конец зафиксировать. Причем решение было им принято сознательно как решение профессионального историка [5, c.155].

Именно такой исторической, профессиональной рефлексией ценны записки профессора Ю. В. Готье. Он понимает, что все, что он фиксирует – это его субъективные ощущения, не полностью раскрывающие суть происходящего, может быть, раскрывающие «однобоко», односторонне. Но он, несомненно, надеется, что его заметки, наряду с, как он выражается, подобной «дрянью», существенно дополнят пеструю и не всегда однозначную картину действительности.

Период двоевластия воспринимается Ю. В. Готье скорее как период безвластия. Он сокрушается по поводу развала страны, в котором, по его мнению, одинаково виноваты и крайне правые и крайне левые.

Интересно, что сам факт революционных перемен Ю.В. Готье склонен оценивать не как стихийное возмущение масс, а (вот они – профессиональные навыки историка) как некую череду продуманных и скоординированных действий. Например, оценивая действия А. Керенского, Готье пишет: «У меня складывается впечатление, что Керенский справился со своей задачей. Развал всей России, несомненно, идет гигантскими шагами…» [5, C.160]. И далее: «Логически мыслят и действуют только вожди большевиков, которые по различным соображениям – контрреволюции, измены или своекорыстия – ведут к гибели Россию окончательно». Затем разочарование Готье распространяется и на весь народ, который также повинен в ситуации: «Какой народ, такой и порядок, такое и правительство» [5,C. 161]. Готье проводит при этом безапелляционный водораздел между «народом» и «нами, т.е. цивилизованными людьми, считавшими себя русскими» [5,C.165].

Как профессиональный историк Ю.В. Готье наблюдателен, он старается не упустить ничего, что могло бы передать весь колорит эпохи. В качестве источника он использует слухи и даже надписи на заборе: «Что ни час, то совет / Что ни день, то декрет / А хлеба все нет» – что, по его мнению, характеризует отношение народа к большевикам.

Ю.В. Готье не разделяет надежды многих на то, что «козел революции обломает свои рога о церковную ограду». По его мнению, и самодержавие и православная церковь не способна остановить разрушительные процессы.

Описывая действия большевиков, внешнеполитические события, жизнь и быт москвичей, Ю.В. Готье использует самые черные краски и негативные сравнения. Он не видит выхода и не надеется на благополучный исход. На страницах дневника можно проследить изменения в отношении автора к большевикам. Для него они представляли смесь отрицательных свойств интеллигенции (фанатизм, равнодушие к законности и т. д.) и черни, или «горилл», как он часто называет в дневнике простонародье, толпу. В самой первой записи от 8-16 июля 1917 года Ю. В. Готье дает определение большевикам, как «истинному символу русского народа, народа Ленина, Мясоедова, Сухомлинова – это смесь глупости, грубости, некультурного озорства, беспринципности, хулиганства и, на почве двух последних качеств, измены» [5, С. 155]. В результате сплошного текстологического анализа дневниковых записей Ю. В. Готье зафиксировано 111 высказываний и оценок автора, относительно большевиков. Среди которых, резкие унизительные выражения: «русские гориллы», «сволочи», «идиоты», «дурачье», «убийцы», а так же «владыки».

Так начиная с 1917 года, Ю. В. Готье испытывает к большевикам презрение, ненависть, негодование, позднее к 1919 году эти чувства переплетаются с колкой иронией, но иронией беспомощного человека, желающего, но не имеющего и невидящего возможности изменения ситуации. В конец 1919, 1920 – е годы безысходность, общая усталость сказывается и на оценках большевиков. Появляется больше безразличия, сухости спокойствия в оценках.

В оценках представителей царского режима Ю. В. Готье так же беспощадно в самых ядовитых эпитетах разносит старый бюрократический аппарат и самого Николая II, которого он считал моральным и интеллектуальным ничтожеством.

Интересную оценку современной действительности дает в своих дневниках С. Б. Веселовский. Он размышляет об общественных настроениях, причинах побед большевиков, определяет роль интеллигенции. Для дневника С. Б. Веселовского характерен довольно критичный подход к оценке практически всех сторон жизни современного ему общества. Например, в 1915 году, когда до всеобщего кризиса было еще сравнительно далеко и многие верили в благополучие России, С. Б. Веселовский подвергает суровой критике и власть и последствия ее управления. 10 ноября 1915 г.: «Правительство, как единой власти, ведущей внутреннюю политику нет… полный разброд… смутное сознание растущей непоправимой беды» [2, С. 93]. В 1916 г. он отмечает, что «многие теперь живут в состоянии какого-то духовного анабиоза – вот кончится война, тогда снова будет жизнь, а пока надо все перемочь и терпеть». Здесь особо хотелось бы отметить научную значимость определения состояния части общества как «духовного анабиоза». Ведь именно такое состояние стало одним из условий кризиса доверия к власти, и, как следствие, «подбирания» большевиками «валявшейся у ног» власти.

В описании революционных событий в период между февралем и октябрем 1917 г. у С. Б. Веселовского присутствуют, в целом характерные для мыслящего человека его слоя, оценки и сравнения. Он, как и большинство жителей России, долгое время оставался в неведении о происходящем, довольствовался слухами («из Петербурга тревожные и пока н вполне ясные слухи») и жил надеждой на лучшее. В  таких оценках проявляется гражданское сознание С. Б. Веселовского. Но при этом от внимания исследователя не должен уйти самый факт финансирования С. Б. Веселовским наличия слухов, из «тревожности». Это позволяет провести анализ определенного «среза» общественной атмосферы тех лет. Причем, хочется отметить, что именно слухам С. Б. Веселовский придает особое значение не только как источнику информации (с необходимой долей критичности), но и как своеобразному индикатору общественной активности. Если в апреле 1916 г. он характеризует общественную жизнь столиц как «распустившуюся» и «отупевшую», о чем свидетельствует отсутствие слухов («Из Петрограда нет даже обычных скверных и злых сплетен и слухов»), то в неспокойное революционное время именно слухи являются непременными спутниками общественной жизни.

Кроме этого, особый интерес представляют для исследователей характеристики, данные С. Б. Веселовским государственным и общественным деятелям, политическим решениям, военным операциям и др.

Значительное внимание С. Б. Веселовский уделяет описанию общественных настроений, для чего пользуется не только слухами, но и анекдотами («Георгий Победоносец слез с коня, бросил копье, плюнул и сказал: «Ну, кажется, дальше ехать некуда»), собственными наблюдениями. Среди его оценок общественных настроений предреволюционной России преобладают пессимистические, лишенные надежды на лучшее. Характерно, что многие из них обусловлены, скорее всего, его собственным, личным подавленным состоянием, которое, впрочем, диалектически зависело от окружающей действительности.

Размышляя о природе власти большевиков и причинах, способствовавших их приходу к управлению государством, С. Б. Веселовский предстает как историк, прибегающий к психологическому анализу. Он обращает внимание на специфическую сторону общественного настроения, своеобразного массового психоза, который он называет «несознательным большевизмом масс» и который явился основой «легкого и быстрого охвата масс идеями равенства» [3, С. 96]. При этом он делает интересное замечание, что «это мощное стихийное движение было настолько бессознательным, что его можно назвать физиологическим». Говоря о народе, С. Б. Веселовский отмечает отсутствии у него каких бы то ни было «зачатков морального, гражданского и национального сознания» [3, С. 94]

Когда новая власть встретилась с трудностями управления, с необходимостью решать продовольственную проблему, по стране покатились антибольшевистские волнения, Веселовский пишет о том, что «наши коммунисты выдохлись», «идейно большевизм уже разбит» и что большевизм – «есть чисто русское явление, глубокое заболевание, главным образом, в области социальной морали» [4, С. 141]. Таким образом, и власть большевиков и саму реализованную возможность их утверждения в России С. Б. Веселовский увязывает с причинами, коренившимися, не столько в экономике, сколько в морально-психологических характеристиках общества.

В целом, надо отметить, что дневники С. Б. Веселовского – достаточно информативный источник, дающий представление не только о современной автору действительности, но и о самом авторе – представителе интеллигенции.

Изучение воспоминаний и дневников историков начала ХХ века, отразивших основные социально-политические события этого периода дает возможность провести сравнительный анализ их взглядов, выяснить, чем они были обусловлены. При этом становится понятным факт зависимости оценок и характеристик, данных авторами записок, в том числе от их политических убеждений.

Ю.В. Готье критически относится к представителям своего класса и рода занятий. С. Б. Веселовский, отказывает им в роли основы, на которую может опереться  Временное правительство. М. М. Богословский, сторонник монархической формы правления считает, что интеллигенция «всегда была нигилистической, не знала ни веры в Бога, ни патриотизма». Характерно, что в отличие от Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского и др., М. М. Богословский без излишнего сарказма и гиперкритичности относится к существовавшему положению дел. В его полных боли и печали размышлениях периодически прослеживаются нотки надежды на улучшение ситуации, определенный оптимизм. Но это, скорее, обусловлено его верой и патриотизмом, любовью к родине нежели «положительным» отношением к «борцам за власть», за сиюминутную, эгоистичную цель, выгоду, любителям «красиво сказать». Подвергает жесткой критике позицию интеллигенции и А. А. Корнилов. Даже  Кизеветтер еще в конце XIX в. отмечает, что в общественных настроениях интеллигенции происходят изменения. Оно характеризуется им как тягостное и подавленное. П.Н. Милюков отмечает в интеллигенции наличие ожидания перемен. Он пишет, что рост общественных ожиданий, переходивших в требования, выразился при вступлении на престол Николая II рядом приветственных адресов, с намеками на предстоящие политические реформы и на наступление новой эры.

Наиболее ярко классовые позиции авторов дневников выявляются в их отношении к большевикам, их образу и деятельности. Например, Ю.В. Готье, пристально наблюдая за большевиками, делает интересные, профессиональные выводы. Большевики для него это смесь глупости, грубости, некультурного озорства, беспринципности, хулиганства. С. Б. Веселовский пытается применить психологический подход. Он видит в большевиках квинтэссенцию общественного настроения, массового психоза. На низкий уровень политической культуры большевиков указывает А.А. Кизеветтер.

Оценка общественных настроений занимает довольно значительное место в дневниках и воспоминаниях историков. Это и понятно: такие неординарные политические события, которыми начинался новый век, историков как очевидцев интересовали в первую очередь. Они же, по сути, были первыми, кто пытался им дать адекватную оценку.

В целом необходимо отметить, что в описании современной им политической действительности, историки начала ХХ века имеют значительное сходство в выборе объекта и предмета описания, в характеристиках и оценках таких понятий как общественные настроения, быт, внешняя политика. В то же время, не уходят от рассмотрения основных проблем сквозь призму октябрьская революция 1917 г., имевшей глобальное, международное значения. 

Библиографический список

1. Богословский М.М. Дневник. ОПИ ГИМ. Ф. 442. Ед. хр. 4. Л. 361.
2. Веселовский С.Б. Дневник 1915-1923, 1944 годов// Вопросы истории.2000. №2.
3. Веселовский С. Б. Дневник. // Вопросы истории. 2000. № 8.
4. Веселовский С. Б. Дневник. // Вопросы истории. 2000. № 10.
5. Готье Ю. В. Мои заметки//Вопросы истории. 1991. № 6, №10.
6. Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий: Воспоминания 1881-1914. М.: Искусство, 1996.
7. Корнилов А.А. Воспоминания // Вопросы истории № 2, 1994.
8. Кулаков А.А. Век XX: Общество и региональная власть. Проблемы историографии. Нижний Новгород. 2009. С. 4.
9. Милюков П. Н. Воспоминания. Т. 1. М. «Современник». 1990.


References

1. Bogoslovskij M.M. Dnevnik. OPI GIM. F. 442. Ed. hr. 4. L. 361.
2. Veselovskij S.B. Dnevnik 1915-1923, 1944 godov// Voprosy istorii.2000. №2.
3. Veselovskij S. B. Dnevnik. // Voprosy istorii. 2000. № 8.
4. Veselovskij S. B. Dnevnik. // Voprosy istorii. 2000. № 10.
5. Got'e Ju. V. Moi zametki//Voprosy istorii. 1991. № 6, №10.
6. Kizevetter A. A. Na rubezhe dvuh stoletij: Vospominanija 1881-1914. M.: Iskusstvo, 1996.
7. Kornilov A.A. Vospominanija // Voprosy istorii № 2, 1994.
8. Kulakov A.A. Vek XX: Obshhestvo i regional'naja vlast'. Problemy istoriografii. Nizhnij Novgorod. 2009. S. 4.
9. Miljukov P. N. Vospominanija. T. 1. M. «Sovremennik». 1990.

Tweet

Яндекс.ВиджетINNOV